эрика/эллисон, ау, оос, нецензурная лексика, пара левых отсылок
по-хорошему, это пиздец, который не следовало даже начинать, но меня целый день пидорасит по уэйтсу, а рози очень просила.
trigger warning: тире в начале реплик.
i shot a man in Vegas just to watch him die — Ненавижу, блядь, Тома Уэйтса, — говорит Эрика и запрокидывает голову на спинку сидения. Ее ярко-красные ногти нервно отбивают по бардачку какой-то бессвязный ритм.
— Это Джонни Кэш.
Солнцезащитные очки у Эллисон — трехдолларовая стилизация под пятидесятые в белой расслаивающейся оправе. Одна пластиковая линза немного темнее, чем другая, поэтому виски ей сводит отвратительной, давящей головной болью.
— Один хрен. Выключи эту еботу.
Кондиционер в этой машине пизданулся еще в прошлом тысячелетии, поэтому вся жара пустыни Мохаве сейчас концентрируется в пыльном прокуренном салоне. По светлой трикотажной майке Эллисон расползаются пятна пота. Асфальтированная дорога впереди тонет во влажном зеркальном зареве.
Эллисон, не глядя, нажимает на кнопку проигрывателя, и блюз Фолсомской тюрьмы обрывается на середине слова.
— Тормози, — говорит ей Эрика. — Приехали.
Во что я, блядь, ввязалась, мрачно думает Эллисон, сворачивая на обочину. Рейес хлопает дверью, выходя из машины.
— Эй, — орет она из-за багажника, в котором лежит завернутый в черный полиэстер труп Скотта Маккола, — не хочешь мне помочь?
Пиздец, мысленно констатирует Эллисон. Просто пиздец.
***
Перенесемся на два месяца назад, когда Эллисон Арджент раздает по две карты каждому игроку, а воздух вокруг нее сгущается запахом курева, трехэтажным матом и звоном немытых стаканов. Накрахмаленный воротничок форменной блузки натирает Эллисон шею, она переводит голову от засаленного сукна — и утыкается взглядом в чью-то напомаженную шлюшью улыбку.
Так Эллисон познакомилась с Эрикой Рейес.
Эрику к тому времени вышибли из стольких казино, что следующей остановкой у нее значился только Рино, и, возможно, если Эллисон узнала об этом до того, как Рейес попыталась кинуть ее босса на тридцать кусков наличными, у нее даже получилось бы сохранить свою работу.
— Кажется, — говорит Эллисон, стоя на улице и задумчиво рассматривая забитые фанерой окна и неприветливые лица охранников, — моя смена уже закончилась.
Эрика смотрит на нее — рассеченная бровь и пятна скотча на шифоновой майке, незажженная сигарета в зубах и запах «Зеленого чая» от Элизабет Арден. Вегас ложится им на плечи теплым воздухом и мерцанием разноцветного неона — старый, уставший, продымленный.
— Извини, — говорит Эрика.
— Эрика Рейес, — говорит Эрика.
— Выпьем?
Через два часа они уже трахаются на продавленном диване Эллисон. Обе пьяные в говнину.
— И что, по твоему, ты делаешь? — спрашивает Эллисон и ставит руку на дверной косяк.
Эрика довольно склабится и говорит:
— Въезжаю.
А потом перебрасывает через порог потрепанную спортивную сумку.
Эллисон закатывает глаза.
Все оказывается совсем не так пиздецово, как можно было предположить — за вычетом, разве что, перманентного отсутствия кофе и пятен красной помады на наволочках. Эрика почти не появляется дома — напивается, или толкает спиды, или пытается кинуть очередное полулегальное казино.
Чем она занимается еще, Эллисон не в курсе. И желанием знать особо не горит.
Ну, по крайней мере, пока не находит оборудованный глушителем «Глок-17» прямо, блядь, в своем ящике с нижним бельем.
— Что за нахуй, Рейес? — спрашивает Эллисон с порога, держа смертоносную хреновину на расстоянии вытянутой руки.
— О, — скалится Эрика. — Так вот где он был.
Подавить соблазн направить пистолет ей в лицо получается с ощутимым трудом.
— Может, ты все-таки объяснишь мне, что в моей квартире делает нелегальный ствол?
— Во первых, — говорит Эрика и усаживается на столешницу, вытянув ноги, — он зарегистрирован.
— Не пизди.
Эрика удивленно вскидывает брови.
— Рейес, у него спилен серийник. Я что, блядь, совсем на дуру похожа?
В гараже своего дома родители Эллисон, наверное, до сих пор держат целый склад хренова огнестрела. Пистолеты, винтовки и ружья; беретты, вальтеры и браунинги. Даже одна или две шестистволки.
Родители Эллисон торгуют оружием.
А еще родители Эллисон — пизданутые на всю голову параноики, и сбежать от них через два штата сразу после выпускного было определенно здравым решением.
Отец научил Эллисон стрелять, когда ей было восемь лет — с этим, наверное, стоило подождать, но он слишком боялся, что на нее нападут оборотни. А блядский семнадцатый глок ей каждое утро клали в рюкзак вместе с коробкой для ланча.
Так что Эллисон вполне понимает, что означает сочетание глушителя с отсутствием номера, спасибо.
— А во-вторых, это не мой. Дерек попросил у себя подержать.
Дерек чертов Хейл, бывший Эрики и по совместительству глава их маленькой сраной банды. Метр восемьдесят, трехдневная щетина и завязший в зубах образ плохого парня. Дерек сделал ее всем, чем она сейчас является, томно говорит Рейес, и Эллисон внезапно очень хочется выбить ему пару зубов.
— В моей квартире?
— Он не уточнял, — криво улыбается Эрика и достает из кармана пачку красного Лаки Страйка. — У тебя есть зажигалка?
Эллисон бросает в нее «крикетом», особо не заморачиваясь насчет точности прицела. Рейес закуривает — дым плывет по залитой солнцем кухне и щекотно отдается в ноздри.
— Послушай, — говорит Эрика, вставая с конторки, — послушай, если это тебя так раздражает, я заберу его себе.
— Спрячу где-нибудь в надежном месте, — обнимает Эллисон со спины и дает затянуться.
Шепчет ей в ухо:
— Арендую под него портовой контейнер.
Эллисон молчит. И молчит. И молчит.
А потом кладет пистолет на стол и поворачивает голову.
— Ненавижу, блядь, ебанные пушки, — выдыхает она Эрике в рот.
Рейес ухмыляется и кидает бычок в раковину.
— Дерек, — орет Эллисон в микрофон красного, прости Господи, раскладного самсунга Эрики, — Дерек, эта ебанашка умирает!
— Бля, — задумчиво констатирует Дерек. Потом добавляет: — А это вообще кто?
— Эллисон, — телефон выскальзывает у нее из рук, и Арджент раздраженно шипит. Поднимает трубку с пола, — хуевине, кажется, вообще плевать, даже вызов не сбросила, — зажимает плечом. — Дерек, у нее какой-то ебучий припадок, что делать?
— Так ее не подстрелили?
Голова Рейес судорожно дергается у нее на коленях — все, что Эллисон может вспомнить из школьного курса первой помощи.
— Нет, бля, Дерек, ты же должен знать, что делать с этой хуйней!
Голос Хейла из телефонной трубки отдает отвратительным ледяным спокойствием.
— Голову на колени положила?
— Да.
— Теперь шаришь у нее по карманам и ищешь таблетки. Открываешь ей рот. Засовываешь туда пять штук. Пять, бля, не больше — лучше пересчитай, если не хочешь мудохаться потом со скорой. Следишь, чтобы она проглотила. И ждешь.
— ...все нормально?
Эрика открывает глаза.
— Да, — выдыхает Эллисон. — Да, Дерек. Спасибо.
— Не за что, — говорит Дерек и прерывает связь.
Эллисон захлопывает телефон и откидывается на спинку дивана. Ебанное сердце стучит у нее сейчас где-то на уровне ушей.
— Хоть не обоссалась? — тихо спрашивает Рейес. Эллисон качает головой.
— Ты пиздоватая, ты в курсе? Когда ты собиралась мне сказать?
— В идеальном раскладе ты бы вообще не узнала, — Эрика сипло смеется. — Но имеем то, что имеем.
— Дура, — говорит Эллисон и гладит ее по голове.
О том, что Скотт приехал в город, Эллисон узнает не сразу — отбывает свою ночную смену в Волмарте: по средам и пятницам, с одиннадцати до шести. Читает за кассой «Богоматерь цветов» и тоскливо размышляет о преимуществах своей предыдушей работы. Заваривает себе кофе. Смотрит на часы.
А потом приходит домой и обнаруживает там Маккола. Мертвого.
И Эрику, отстраненно рассматривающую собственные ногти.
Этого не происходит, говорит себе Эллисон. Этого не происходит. Я просто галлюцинирую из-за депривации сна и книг о французских хастлерах. Я просто.
— Рейес, — спрашивает она очень спокойно, — это еще что за хуйня?
Белая ткань футболки Скотта медленно расцветает двумя винно-красными пятнами. Два пулевых, отстраненно думает Эллисон. Из того же самого блядского глока.
— О, — говорит Эрика, — ты уже вернулась?
— Это долгая история, — говорит Эрика, — но один мужик пересмотрел Копполы и теперь очень хочет подбросить мою голову Дереку в постель.
— А это, — говорит Эрика, — в каком-то роде превентивные меры.
Эллисон сползает по стенке.
— Эрика, — произносит она почти ласково, — Эрика, это мой бывший.
Скотт Маккол, девятнадцать лет, кривая челюсть и нулевые познания в области петтинга. Ее школьная любовь, оставленная в Бикон Хиллз вместе с родительским складом оружия и постерами Гвен Стефани. Скотт, проехавший полторы тысячи километров в лучших традициях недоебанного провинциального Ромео.
Скотт, который так хотел сделать Эллисон сюрприз.
Бедный, бедный мудачок Скотти.
— БЛЯДЬ, — говорит Эрика и стремительно бледнеет. — Кажется, я в жопе.
***
— Да, Дерек. Нет, Дерек. Да откуда я знала, что это ее ебанный бывший? Да, я буду стрелять во всех, кто появится в моей квартире без предупреждения до тех пор, пока ты не разберешься со своим дядей-психопатом. Откуда я, блядь, знаю? Да, мы уже разобрались с трупом.
Перенесемся обратно в пустыню Мохаве, в перегревшийся салон старого Доджа.
— Хорошо, Дерек, — говорит Эрика и раздраженно захлопывает трубку.
Эллисон сжимает руль до побелевших костяшек — ее трясет запоздалым адреналиновым возбуждением. Эрика переводит на нее взгляд.
— Мне все-таки придется уехать в Рино, — говорит она. — На пару недель. Ты со мной?
— Ты пристрелила моего бывшего.
Эрика пожимает плечами.
— Если хочешь, можем зарулить в Вегас и ты пристрелишь моего. Он все равно мудак.
Эллисон молчит.
— Заодно вещи заберу.
Эллисон молчит.
— Слушай, — говорит Эрика, — мне очень жаль прерывать твои пять стадий принятия, но я вроде бы как тороплюсь. Так что если ты собираешься что-то ответить, то говори сейчас.
— Ты, блядь, пристрелила моего бывшего, — злобно повторяет Эллисон.
На дорогу до Рино у них уходит четыре часа.