лайн, я вас сейчас очень сильно ненавижу, и, надеюсь, вы понимаете, за что с:
себастиан/эффи, оос, кроссовер, нецензурная лексика, упоминание веществ
далтон находится в бристоле, эффи все еще учится в своей школе для привилегированных белых девочек
таймлайн? какой таймлайн?
baby
I know
let's celebrate the fucking rain
just because we don't feel flesh
doesn't mean we don't fear deathЛучи фотолабораторно-красного света растекаются из-под потолка спортзала, заламываются на зеркальных поверхностях и блестящих от пота узких плечах. Путаются в переплетенных пальцах и жестких залакированных волосах.
С потолка падает конфетти.
Себастиан обдолбан; под его закрытыми веками мерцают разноцветные концентрические круги, и Эффи прижимается к нему еще ближе, просовывает ладони в задние карманы узких штанов.
Закидываться перед Сэди Хоукинс, думает Эффи, какая охуенно соблазнительная идея.
— Ты ведь в курсе, что я пидор, — спрашивает Себастиан куда-то ей в макушку. Эффи кивает.
Они знают друг друга уже полтора часа — так отвратительно давно.
Эффи целует его в губы, слегка приподнявшись на носках, и Себастиан отвечает; влажная красная ткань реальности медленно расползается на части; где-то играет IAMX. Когда она вынимает язык у него изо рта, таблетка на нем светлеет круглым бледно-синим пятном.
Это вообще-то была последняя, говорит Себастиан.
И смеется.
Эффи улыбается ему; они танцуют — бесконечно долго, чужие лица смазываются перед глазами, въедаются в сетчатку, распадаются на тысячи отдельных контуров. Кто-то плачет у нее прямо за спиной — еще одна разрушенная подростковая мечта.
Себастиан скалит зубы в гримасе концентрированного синтетического счастья, и шепчет ей на ухо: терять и притворяться — это весело.
Эффи кивает — еще раз, и стряхивает с его волос разноцветные блестки.
Ночной Бристоль рассыпается перед ними разноцветными искрами; Эффи смеется, ветер треплет ее волосы, размазывает по лицу слезы и тушь; Себастиан ухмыляется ей с соседнего сидения и вжимает педаль газа еще ниже, —
они целовались на капоте его машины, холодный металл скользил у нее под лопатками, и у Себастиана не встал, я все еще пидор, улыбнулся он, помогая ей подняться на ноги, поехали отсюда, эй, —
крики неспящего города рвут ей барабанные перепонки, колонки проигрывателя стучат ее собственным пульсом, пустые пригороды смазываются в одно неразборчивое пятно;
они молоды, обдолбаны и превысили скорость, боже мой, думает Эффи, какая отвратительная пошлость;
капли дождя царапают голую кожу рук;
когда они выезжают на автостраду, Смайт орет: и в тот момент, клянусь, мы были бесконечны!..
и Эффи узнает цитату, но только презрительно фыркает.
Они сидят на скамейке, голова Эффи — у Себастиана на плече, Бристоль перед ними тает в парах бензина и кислотном ноябрьском рассвете. Желтые точки фонарей похожи на болотные огни.
Это место идеально подходит для того, чтобы целоваться. Или плакать под Элиотта Смита. Или пытаться убить себя.
Ты не очень разговорчивая, говорит Себастиан, и это совсем, совсем, совсем не похоже на вопрос.
Но Эффи поворачивается к нему лицом и говорит:
— Клара Боу.
Смайт хмыкает, заправляя темную прядь ей за ухо. Ткань его расстегнутой на две пуговицы рубашки безнадежно испорчена дождем и пятнами вишневой помады, а далтоновский пиджак он отдал Эффи еще в машине.
— Клара Боу, — продолжает Эффи, — она была актрисой немого кино. Просто охуенной актрисой, —
Эффи сидит перед телевизором, красивая настолько, что больно смотреть: прямой нос, приоткрытые губы и синяки под светлыми глазами; экран бросает на ее лицо бледно-голубые отсветы; Синтия Дэй улыбается широким пухлым ртом, заключенная в полуторачасовую петлю реальности, и по ее лицу плывут темные пятна плохой оцифровки;
в пустом доме тихо, как на орбитальной станции;
пахнет куревом и немытыми волосами, —
а потом появились фильмы со звуком. И это ее уничтожило.
— Клара стояла там, — говорит Эффи, — смотрела на микрофоны, направленные ей в лицо, и не могла выдавить из себя ни слова. Она вышла на пенсию в двадцать шесть и больше никогда не снималась в кино.
— Зато посмотри на Пэрис Хилтон — она может разговаривать часами обо всем, блядь, что угодно.
Себастиан улыбается, потому что на самом деле Клару Боу пидорнули из кинематографа из-за бруклинского акцента.
— Не думаю, что твоя советчица из социального центра могла бы это понять, — говорит он вслух.
Утренний город дышит им в лицо, шепчет в уши тысячи историй о любви и сожалении. Эффи задумчиво водит пальцами по мокрому дереву скамейки.
— Если я когда-нибудь выйду замуж, — говорит она безо всякой связи, — то, скорее всего, за ковбоя.
И обессиленно утыкается лбом в чужую рубашку.
Пойдем, отвечает Себастиан, я подвезу тебя до дома.